Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - Страница 47

— Вот она — негодница, которая обманывает свою мать!

На лбу у девушки пролегли три морщинки, словно три струны контрабаса, а ее мать взывала теперь к подруге дочери:

— Ах, Зулема… Зулема… Был бы жив подполковник Лоайса, он сумел бы навести порядок в этом доме! — И повторила: — Лучше мне увидеть ее в гробу, чем замужем за разведенным. Кстати… вы начали хлопотать о разводе?

— Нет еще, но собираюсь скоро начать, — и Бальдер умолк, восхищенно глядя на девушку, которая, облокотившись на крышку пианино, устремила на него проникновенный взгляд, взгляд женщины, знающей, каких радостей ждет от нее мужчина и чем он должен за них расплачиваться.

Как видно, хозяйка дома только и ждала от гостя этих слов, чтобы иметь повод вскричать:

— Нет, нет, нет! Моя дочь не выйдет замуж за разведенного. Это же курам на смех!

— Почему, сеньора? — спросила Зулема, которая присела на краешек дивана. — Не вы ли горячо одобряли сеньору Хуарес, когда она развелась?

— Это совсем другое дело, — ответила вдова подполковника. — Муж Лии Хуарес — грубый мужлан… Она правильно сделала, что выставила его. К тому же, мне-то беспокоиться нечего… Если Ирене не послушается меня, свое слово скажет военный министр.

Бальдер вытаращил глаза:

— А при чем тут военный министр?..

— Как это при чем? Он опекун девочки…

— Опекун?

— Конечно. Разве вам не известно, что военный министр — опекун всех несовершеннолетних сирот, детей офицеров?

Бальдер закусил губу, чтобы не расхохотаться, и подумал: «Если бы военный министр стал разбираться в бабьих плутнях, ни на что другое у него не осталось бы времени».

— Вопреки вашим словам, — заметил он с некоторой иронией, — я все-таки думаю, что, если бы вы не имели намерения разрешить мне продолжать знакомство с Ирене, вы не согласились бы меня принять. Какой смысл тогда имела бы наша встреча?

— Кабальеро, я приняла вас, чтобы просить вас забыть об этой обманщице, которая скрывает такие вещи от своей матери, а ваш любовный пыл обратить на законную жену.

— Я расстался с женой. К тому же, вы, очевидно, понимаете, что любовь я могу испытывать лишь к той особе, которая ее во мне пробуждает. Ваша дочь и я… — как бы это вам сказать — связаны самой судьбой, и с этим ничего не поделаешь. Вы, скорей всего, нас не понимаете… Но это не может существенно повлиять на наши отношения: разрешите вы или нет, я останусь с Ирене.

После такого заявления хозяйке дома оставалось лишь указать гостю на дверь или же прикрыть свое отступление ничего не значащими словами. Вдова подполковника избрала второй путь:

— Нет-нет, я никогда не разрешу моей дочери выйти замуж за разведенного.

Все молчали.

Бальдер подумал: «У старухи характер скрытный и крутой. Она не из щепетильных. Ведь кроме всего прочего, я же пришел сюда но о женитьбе говорить, а просить разрешения поддерживать знакомство с Ирене, это совсем не одно и то же». И он снова с любопытством принялся разглядывать лицо собеседницы: при скудном освещении впалые щеки, изрезанные глубокими морщинами, делали его похожим на глиняный барельеф.

— Но ваша позиция абсурдна, сеньора, — сказал он, лишь бы нарушить молчание.

А сам в это время думал: «Почтенная сеньора явно противоречит себе. Заявляет, что ей лучше увидеть дочь в гробу, чем замужем за мной, и в то же время ей до смерти хочется узнать, начал я хлопотать о разводе или нет. Даю голову на отсечение — эта почтенная вдова способна любого, кто ухаживает за ее дочерью, стащить за шиворот в отдел регистрации браков!»

Однако в присутствии Ирене вся его развязность и вся насмешливость словно испарились. Она стояла в полутьме, скрестив руки, и один вид ее возвращал Бальдера к мгновениям того странного блаженства, когда само наслаждение по странному противоречию превращалось в голубоватую атмосферу снежной страны, где все перспективы равно вероятны и одинаково блистательны. Зато старуха пробуждала в нем неоправданное раздражение.

Сеньора Лоайса продолжала:

— Какой бы ни была моя точка зрения, дочь обязана мне повиноваться.

— Вам придется заковать Ирене в цепи.

— Пусть эта девчонка попробует что-нибудь выкинуть. Пусть только посмеет. Она тогда узнает. Я заточу ее в монастырскую школу «Добрый Пастырь». И буду держать ее там до совершеннолетия. Я завтра же препоручу ее военному министру.

Искренне опечаленный, Бальдер сопротивлялся:

— Очень жаль, сеньора, если так. Ирене и я прекрасно бы поладили. Я очень люблю Ирене. Я ее люблю и вел себя с нею по-отечески. Очень жаль, что так все вышло.

— Что ж, в этом случае вы лишь исполнили долг благородного человека, — отрезала вдова.

Бальдер умолк. С его желаниями тут не считаются. Пусть он циник, но кто сказал, что циник не может влюбиться? Вот он и влюблен в Ирене. И он с грустью повторил:

— Я вел себя с ней по-отечески, как если бы она была моя родная дочь.

Ирене вперила в него внимательный взгляд и, видимо вспомнив его отнюдь не отеческие ласки, саркастически улыбнулась, как бы говоря ему. «А ты, милый, оказывается, бессовестный комедиант».

Бальдер продолжал:

— Когда мужчина моего возраста любит девушку, как отец (он сам не разбирал, где в нем кончается шут и начинается трагик), нельзя играть ни его, ни ее судьбой. Ирене и я отлично друг друга понимаем. Вы умудрены жизненным опытом и должны войти в наше положение. Его волнение помогало ему. — Нам судьбою назначено быть вместе. Мы любим друг друга. Сколько на свете мужчин, которые расторгли первый брак, чтобы потом жениться на женщине, которую любили по-настоящему! Разве преступление — любить? Нет. К тому же моя семейная жизнь не удалась. Я не люблю свою жену. Сейчас живу отдельно от нее. Мы с Ирене познакомились совершенно необычно, и наши отношения должны быть необычными. Что из того, что я женат? Какое это имеет значение? Да никакого. Сколько супружеских пар разводится ежегодно в каждой стране? Этого еще никто не подсчитал… Но цифра огромная. По-моему, в Соединенных Штатах, по статистике, пять процентов. Двое любят друг друга, и этим все сказано. Мы можем построить счастливый семейный очаг. Если вы воспротивитесь, сеньора, на вас ляжет ответственность за все, что случится. Вот именно… ответственность. Перед богом и людьми.