— Ах, вот как…
Оба молчат. Косой солнечный луч вспыхнул на стене золотистой полосой, с улицы доносится пронзительный гудок автомобиля. Бальдер размышляет:
«Свидетельство этого человека никак нельзя считать надежным подтверждением истины. Если его самого обманула жена, как он может поручиться за поведение другой женщины, которую он и видит-то от случая к случаю? Правда, Зулема не обманула его, а нарушила договор. И еще: если бы сеньора Лоайса придерживалась строгих правил, разве позволила бы она дочери поддерживать знакомство с женатым человеком, который, на ее взгляд, не очень спешит развестись с женой? Но я не обманщик — ведь все, что я думал с самого начала об Ирене и Зулеме, теперь подтвердилось, следовательно, я не обманщик, а обманутый. К тому же, если я и думал о них плохо, меня к этому побуждало поведение Зулемы, Альберто и Ирене. Но вдруг я ошибся в Ирене так же, как ошибся в механике?»
Смертная тоска пригвождает Бальдера к стулу.
«Как извлечь истину из груды видимостей, доказательств, опровержений? Не сам ли дьявол правит этой нечистой игрой? Я не собирался обманывать Ирене. Я люблю ее… А она меж тем меня обманула!» И Бальдер снова меняет тему разговора:
— Странно, что Ирене ничего не знала об отношениях Зулемы и Родольфо. Они же задушевные подруги.
— Не знала. Я спрашивал Зулему, что о ее делах известно Ирене, и она категорически заявила: ровным счетом ничего.
Бальдер пожимает плечами.
У него голова идет кругом от всех раздумий и догадок, он закрывает глаза, чтобы собраться с мыслями. Сомнений нет: он ступил на долгий и сумрачный путь. Спасти его может один господь бог. А меж тем Эстанислао, как и Альберто, пытался заключить договор о взаимной искренности с Ирене — забавно! Он вспоминает, как под сводами вокзала Ретиро, у столба, задал Ирене вопрос: девушка она или нет? И хотя ответ был утвердительным, он до конца ему не поверил. Раньше Эстанислао был убежден, что Альберто не возражает против того, чтобы жена его обманывала, а теперь обнаружил в механике искреннего человека, влюбленного в свою жену, наивного простака, который, как все наивные люди, верит в договоры, верит в искренность. Ирене лгала, как и Зулема. Альберто ручается за честность Ирене, как два дня назад поручился бы за верность ему Зулемы. Все из-за того же неведения. Розовые миражи сумрачного и долгого пути развеялись. Девственная белизна снежной Страны Всех Возможностей сменилась грязью Края Болот. Измазанные, они оба шлепают по трясине под закопченным сажей солнцем, испуская жалобные стоны, словно глухонемые уродцы. Воняет испражнениями, заросли чертополоха щетинятся синеватыми колючками, Ирене и Зулема зовут их издали, старательно машут руками, замаранными дегтем и нечистотами, — и Бальдер восклицает:
— Это ужасно!
— Вы согласны со мной?
Эстанислао в упор смотрит на собеседника. В этот момент Альберто ему ненавистен. Никчемность этого человека — отражение его собственной никчемности, глупость механика — его собственная глупость. Альберто — это его, Эстанислао Бальдера, двойник, и на мгновение Бальдер испытывает жгучий стыд, оттого что он обманут на глазах у тысяч очевидцев, которые могут со смехом заявить: «Этот человек был таким дураком, что поверил в чистоту ловкой распутницы».
— О чем вы думаете, Бальдер?
— У меня в голове кавардак, Альберто. Жизнь — это ужасно сложная машина. Она задает задачи потрудней математических. Что вы собираетесь делать?
— Не знаю, Бальдер… Не знаю…
— Так вот, послушайте меня… Тут бесполезно кого-то убивать… Что толку?..
— Да, это верно, верно…
Альберто встает. Говорить им больше не о чем. Они пожимают друг другу руки, и лицо механика в эту минуту — как у голодного пса. Эстанислао открывает перед гостем застекленную дверь, но, будучи не в силах хранить долее свой секрет, восклицает:
— Подождите, Альберто! Мне надо кое-что вам сказать. Это страшная новость…
Механик останавливается в дверях, держа в руке свою мягкую шляпу, и в изумлении открывает рот. Потом медленно идет обратно. Бормочет:
— Умерла ваша жена?
— Нет… Я порвал с Ирене.
Альберто еще шире открывает красную дыру рта, вытаращивает глаза и падает на стул, потом поднимает голову:
— А что произошло?
Бальдер продолжает стоять у рабочего стола. Старается говорить медленно, словно перед ним группа учеников, которые поймут его лишь в том случае, если он будет раздельно произносить каждое слово:
— Вчера вечером я послал заказное письмо, в котором сообщил, что порываю с ней. Я думал, вас ко мне послала сеньора Лоайса.
— Да не может быть! Что произошло, Бальдер?
— Ирене — не девушка.
— Что вы говорите! Вы с ума сошли! Как это она не девушка?
— Она не девушка, Альберто.
— Но это… это невозможно. Как вы это докажете?
— Вчера утром она мне отдалась.
— Вот тебе на! А разве этого до сих пор не произошло?
— Нет… Она, на беду мою, отдалась мне только вчера.
— И оказалась не девушкой?
— Она ломала комедию… комедию, и ничего больше.
— Не могу поверить…
— Это было ужасно. Не сердитесь и выслушайте меня. Это была самая тягостная сцена в моей жизни. Она — рядом со мною, нагая, а я фальшиво улыбаюсь, потому что внутри у меня — леденящий холод. Во мне тут же все оборвалось. Девушка, воспитанная в строгих правилах, как вы говорите, оказалась женщиной, весьма искушенной в искусстве дарить и получать наслаждение.