— Иди, милый, ради бога, иди.
— Отпусти меня, девочка, отпусти!
Словно падучая звезда, трижды разрывает ночную тьму крик петуха.
Металлические оконные переплеты превращают небо в ясную и чистую голубую мозаику. Бальдер откидывает голову на спинку вращающегося кресла и, прикрыв глаза ладонью, тщетно пытается сосредоточить внимание на расчете себестоимости железобетонной конструкции.
«Видимо, она составит не менее ста сорока тысяч песо. Если останется процентов десять… Ирене еще не звонила. Это странно! Фирма „Сименс Бау-унион“ устанавливает в таком случае от десяти до пятнадцати процентов. Пожалуй, тринадцать процентов будет самое подходящее. Что на это можно возразить? Фирма „Шпенглер Таубен“ берет одиннадцать…»
Он медленно открывает глаза. Яркое сияние небесной мозаики жжет ему глаза, как пары серной кислоты. Раздосадованный, он снова зажмуривается. Во рту у него пересохло. Он проводит по лбу пальцами — кожа сухая и горячая.
Он не хочет видеть Ирене, но ее образ просачивается через его опущенные веки, и Бальдер прекращает напрасные попытки прогнать ее от себя.
Он видит, как она съежилась в уголке дивана, лицо ее разрастается, резкие тени превращают ее глаза в два треугольника. Бальдер глубоко вздыхает.
По пунцовым щекам Ирене скатываются хрустальные капли, она качает головой в невыразимой тоске, и в какое-то мгновение Эстанислао испытывает такую жалость, что готов уйти с работы и помчаться в Тигре.
«„Сименс Бау-унион“… Да какое мне дело до этой железобетонной конструкции!..»
Застекленная дверь чуть-чуть приоткрывается. В щель просовываются нос и лакированный козырек фуражки посыльного:
— Вас спрашивает какой-то сеньор Альберто…
Первое побуждение Бальдера — не принять. Но, подумав, он бормочет:
— Лучше поговорить… Скажите, пусть войдет.
— Как поживаете, Альберто?
Механик пожимает Бальдеру руку, с любопытством разглядывая его сквозь очки. На Альберто рубашка в красную полоску с отложным воротничком, темный галстук. Из-под пальто виден жилет и цепочка с брелоками.
Дружелюбие Бальдера мгновенно переходит в настороженность. Но вида он не показывает и любезно предлагает механику стул:
— Садитесь, пожалуйста…
— Вы работаете? Я вам помешал?
Бальдер быстро соображает: «Ему еще ничего не известно!» И отвечает:
— Да нет, никоим образом, Альберто.
— Как вы поживаете?
— Да неплохо…
— Знаю, знаю… Я на днях встретил сеньору Лоайсу. Она рассказала мне, что вы собираетесь ехать в Испанию.
— Пока что это только планы, не более… А как у вас дела?
И Бальдер снова говорит себе: «Этот человек ничего еще не знает».
Альберто едва заметно улыбается, продолжая глядеть на Бальдера сквозь очки. Потом улыбка гаснет на его гладко выбритом лице, а в глазах появляется такое выражение, как у голодного пса. Альберто как будто в большом смятении, и Бальдер снова настораживается. Он сам не понимает, почему этот человек так ему ненавистен, несмотря на все оказанные им услуги. Наступает долгое молчание. Бальдер смотрит на небесную мозаику в железном переплете. Лихорадочно думает: «Этот мерзавец пришел шпионить за мной. Его, конечно, послала сеньора Лоайса».
Механик смотрит то на чертеж-синьку, то на лицо Бальдера и продолжает молчать. Под их устремленными друг на друга взглядами воздух густеет, стынет, сердце Эстанислао бьется все сильней, все чувства его напрягаются в ожидании, и вдруг Альберто произносит свистящим, как никогда, голосом:
— Скажите, Бальдер, как вы думаете: может ли Зулема изменить мне?
Бальдер широко открывает рот:
— Как? Вы разве не знали, что она вам изменяет?
Выражение лица Альберто теперь уже совсем как у голодного пса. Он горестно стонет:
— Так вы знали, что она мне изменяет…
— Нет, я не знал… Но мне казалось, вы понимаете, что она должна вам изменять.
Двое мужчин оторопело смотрят друг на друга.
— И вы могли предположить такое обо мне?
Бальдер возмущается и настаивает на своем:
— Как же так? Вы, стало быть, не знали, что она вам неверна?
Механик сжимается в комок, как зверь перед прыжком. Удивленно разглядывает лицо Бальдера.
— Вы это говорите серьезно?
— Совершенно серьезно.
— Но, Бальдер!..
Бальдер таращит на него глаза.
— Значит, вы не допускали, чтобы она вас обманывала?
— Да как я мог допустить такое?
— О, тогда простите, я заблуждался!.. Надо же!.. Я-то был уверен, что вы ничего не имеете против того, чтобы ваша жена немножко грешила!
Альберто глядит на Бальдера так, словно тот рехнулся. А Бальдер нервно хохочет:
— Вот это здорово! Так вы совсем-совсем ни о чем не ведали?.. Хотите верьте, хотите нет, Альберто, но я совершенно был уверен, что вы…
Альберто окончательно уничтожен. Две слезы медленно катятся по его щекам. Бальдер вдруг ощущает огромную жалость к этому человеку.
— Альберто!.. Простите, ради бога… Я плохо о вас думал… но вы всегда очень уж хладнокровно слушали, как Зулема рассказывает о Родольфо. Что еще я мог предположить?
Механик подпирает голову, опершись локтем о стол. Тоскливо глядит на небесную мозаику. Бальдер тотчас хватается за новую мысль: «Я ошибся, осуждая его. А если я был не прав, плохо думал о нем, то, значит, я был не прав и тогда, когда плохо думал об Ирене».