Я уже успел осилить сорок с чем-то томов, в которых виконт Понсон дю Террайль описывает жизнь приемного сына мамаши Фипар, великолепного Рокамболя, и страстно желал сделаться бандитом высокого полета.
И вот летним днем в одной из лавчонок неподалеку от дома я познакомился с Ирсубетой.
По улицам разлилась послеполуденная жара, я сидел на кадушке с травой, увлеченно болтая с Иполито, который, пользуясь привычкой отца соснуть после обеда, мастерил самолеты из бамбука. Иполито хотел стать авиатором, но не раньше, чем сумеет разрешить «проблему спонтанного равновесия». До этого он занимался вечным двигателем и частенько советовался со мной относительно возможного результата своих рассуждений.
Облокотившись на газету в жирных пятнах, между плетенкой с сырами и красной стрелкой весов, Иполито слушал меня внимательнейшим образом:
— Часовой механизм для пропеллера не пойдет. Электромотор с батарейками поставишь в фюзеляже.
— Значит, как и в подводных лодках…
— Каких лодках? Правда, ты можешь пережечь мотор, но скорость выравняется, а батарейки сядут нескоро.
— Слушай, а что, если использовать в двигателе беспроволочный телеграф? Ты должен обязательно этим заняться. Вот будет здорово!
В этот момент на пороге показался Энрике.
— Привет, Иполито! Мама велела спросить — может, ты отпустишь нам вперед полкило сахара?
— Не могу, дружище. Старик сказал, что пока вы не уладите счета…
Энрике слегка нахмурился.
— Странно слышать, Иполито!..
И полито добавил примиряюще:
— Не во мне дело, ты же знаешь… но старик, в общем… — И довольный, что есть повод сменить тему прибавил, указывая на меня: — Послушай, ты знаком с Сильвио? Это тот, с пушкой.
На лице Ирсубеты появилась учтивая улыбка.
— А, это вы! Поздравляю. Ребята из коровника сказали, что она стреляла не хуже крупповской…
Пока он говорил, я хорошенько разглядел его.
Он был высокий, худощавый. Блестящие черные волосы волнами ниспадали на выпуклый веснушчатый лоб. Глаза табачного оттенка слегка косили, а одет он был в коричневый костюм, перешитый на него руками, мало искусными в портняжном деле.
Он стоял, облокотившись о край прилавка, опершись подбородком о ладонь. Казалось, он размышляет.
Об упомянутом приключении с пушкой я расскажу вам не без удовольствия.
Как-то я купил у монтеров железную трубку и несколько фунтов свинца. Из этого хозяйства я соорудил нечто, что, по настроению, называл то кулевриной, то бомбардой. Процесс изготовления заключался в следующем.
В обмазанную изнутри глиной шестигранную форму я вставил трубку и залил свободное пространство свинцом. Разбив форму, я зачистил отливку напильником и с помощью жестяных скоб укрепил на лафете, сколоченном из толстых досок ящика из-под керосина.
Моя кулеврина была прекрасна. Она заряжалась двухдюймовыми снарядами, начиненными порохом в холщовых мешочках.
Ласково поглаживая свое маленькое чудовище, я думал:
— Ты можешь убить; ты можешь разрушить, — и каким упоительным было одно лишь сознание того, что в моих руках — послушная мне смертоносная сила.
Соседские мальчишки восхищенно глазели на кулеврину, и с тех пор мое очевидное интеллектуальное превосходство сделало меня вожаком всех грабительских вылазок в окрестные сады и экспедиций по разысканию кладов на пустырях по ту сторону Мальдонадо, в приходе Сан-Хосе-де-Флорес.
День испытания пушки прославится навсегда. В качество полигона был выбран огромный конский загон на улице Авельянеды, не доходя до Сан-Эдуардо, весь в зарослях цинний. Окруженный мальчишками, я с притворным энтузиазмом заряжал кулеврину через ствол. Затем, для испытания баллистических достоинств, мы навели ее на цинковый бак, снабжавший водой соседнюю столярную мастерскую.
Затаив дыхание, я поднес спичку к фитилю, темный язычок пламени зарябил на солнце, и вдруг страшный взрыв окутал нас клубами тошнотворного белого дыма. На какое-то мгновение мы оторопели перед свершившимся чудом: перед нами словно неожиданно открылся неведомый материк или мановение волшебной палочки сделало нас властелинами мира.
Вдруг кто-то крикнул:
— Смывайся!
У нас попросту не хватило времени для достойного отступления. Двое сторожей бежали к нам, и, не долго думая, мы принялись улепетывать во весь дух, оставив бомбарду неприятелю.
На прощание Энрике сказал:
— Если вам понадобится для работы специальная литература, у меня дома есть подборка журналов «Вокруг света».
С этого дня и до той, самой страшной, ночи мы были с ним неразлучны, подобно Оресту и Пиладу.
Какой непривычной, экзотической жизнью жила семья Ирсубета!
Да, это были люди! Семьей, состоявшей из трех мужчин и двух женщин, заправляла мать, сеньора с кожей едко жгучего цвета, и бабка, согбенная, глухая и темная, как опаленное дерево.
За исключением одного из сыновей, служившего в полиции, обитатели сумрачной комнаты под лестницей предавались сладкому безделью, деля досуги между чтением Дюма, бодрящим послеобеденным сном и милыми вечерними сплетнями.
Неприятности обрушивались на них в начале месяца. Тогда приходилось уговаривать кредиторов, улещивать «вонючих галисийцев», смирять гнев разного рода бестактных плебеев, вопиявших с порога об уплате за товары, по наивности отпущенные в кредит.
Хозяином комнаты был толстый эльзасец по фамилии Гренуйе.