Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - Страница 60

Единственной женщиной, которую он обманывал относительно своего семейного положения, была Ирене. И не то чтобы обманывал — это была скорее потеря памяти, такая же глубокая и чем-то оправданная, как забвение причины, по которой он в тот день пришел в расстроенных чувствах на вокзал Ретиро.

Хотя Бальдер имел обыкновение анализировать все, что с ним происходит, в случае с Ирене какое-то странное, неосознанное сопротивление не позволило ему задаться вопросом, что же мешает его сближению с ней. Он вел себя так, словно ему надлежало не доискиваться причин.

Это ограничение его воли было замечено им самим. Он понимал, что ведет себя странно при том интересе, который он испытывал к девушке. Но его сознание было не в силах сосредоточиться на причинах этой странности, и он вел себя как капризный ребенок. Отказывался объяснить самому себе то, что удивило бы всех, если бы об этом стало известно.

Мы так подробно останавливаемся на лени Бальдера, потому что летописца этой истории восхищает сила того непостижимого явления, которое, по его мнению, можно назвать «предчувствием». Но не будем опережать события.

Если быть беспристрастным, то поведение Эстанислао было таким же нелепым, как поведение человека, который жаждет богатства, но отказывается от него, как только оно оказывается в пределах досягаемости.

Подобные дефекты воли и способности логически мыслить порой всего лишь результат защитных функций подсознания, которому ведома недоступная восприятию Истина. Тем не менее, наше первое побуждение — считать такого человека душевнобольным или, если мы уж очень снисходительны, психически неуравновешенным.

По канонам клинической психологии иначе его охарактеризовать нельзя.

Автор этих строк постарается показать, что клиническая психология не права.

В человеке, вернее, в его душе, а может, и в глубине его глаз имеются органы чувств с такой проникающей способностью, что по сравнению с ними обычная логика и лабораторная психология представляют собой нечто примитивное и грубое, как, скажем, игра начинающего шахматиста в сравнении с тем, что творят на шахматной доске Алёхин или Тартаковер.

Бальдер жил без вдохновенья и упорно отказывался от нравственного взлета, который мог испытать, сблизившись с такой далекой от него девушкой, как Ирене. Непонятно отчего, ему казалось, что Ирене, если он осмелится пойти на сближение, уступит ему и тем самым перевернет его жизнь. В бездеятельности, наполненной лишь ожиданием, им овладела навязчивая идея: «В моей жизни должно произойти что-то необыкновенное».

Он как будто опасался последствий необыкновенного события, о котором мечтал, и не только ничего не делал, чтобы приблизить его, но всеми силами старался избежать.

Целыми неделями он только и делал, что твердил себе с утра до вечера: «Да, в моей жизни должно произойти что-то необыкновенное».

Но Бальдер не пытался ускорить наступление необыкновенного события. Покинув контору, уединялся за столиком кафе, размышляя о том, что однажды…

Подобные ленивые размышления вызывают только смех. Однако Бальдер, как все никчемные люди, был чрезвычайно доволен собой. Тем, кто из любопытства терпел его разглагольствования, он излагал свои грандиозные планы, которые грозился осуществить:

— В нашей стране нет ни одного архитектора…

О, они еще увидят, что будет, когда он возьмется за дело! Проект его заключался в постройке системы небоскребов в форме буквы Н, в поперечной линии которой пройдут рельсы надземной железной дороги. Инженеры, ведающие строительством Буэнос-Айреса, — безмозглые кретины. Он согласен с Райтом.

Каменные стены высотных зданий надо заменить легкими конструкциями из меди, алюминия и стекла. И тогда, вместо того чтобы рассчитывать стальные опоры на пять тысяч тонн, тяжеловесные и допотопные, он усовершенствует точечные небоскребы, легкие, одухотворенные, которые не чета безликим творениям нынешних столичных архитекторов.

Товарищи по работе смеялись. А как он решит проблему отражения солнечных лучей? На это Бальдер отвечал, что, согласно новейшим исследованиям по оптике, стекла будут цветными, и здания пирамидальной формы будут отливать всеми цветами радуги, — тут хохот настолько усиливался, что Бальдер в негодовании уходил прочь. Они навсегда останутся рутинерами, пригодными лишь для того, чтобы бродить с теодолитом да измерять поля, где они сами так и будут пастись в общем стаде. Лишенные воображения, отупевшие от сухих математических выкладок, эти люди думают единственно о том, чтобы зашибить деньгу или заполучить должность, на которой требуется бюрократическая сноровка, а не техническая выдумка.

И он хватался за свою навязчивую идею: «В моей жизни должно произойти что-то необыкновенное».

Поскольку к этой идее он обращался много раз в день, она превратилась в косвенное оправдание его бездеятельности.

Что же подразумевал Бальдер под необыкновенным событием? Перестать быть тем, чем он был. Для разносчика газет стало бы необыкновенным событием, если бы он, швырнув газеты на мостовую, отправился в луна-парк, поднялся на ринг и на глазах у тридцати тысяч зрителей апперкотом нокаутировал Виктора Перальту в первом раунде. Для Бальдера необычное заключалось в том, чтобы однажды проснуться от какого-то внешнего толчка и ощутить себя обладателем воли, которая позволила бы ему без колебаний осуществить свои мечты о героической жизни. Поразить своих ближних. Стать обладателем железной воли.